В ролях Константин Хабенский, Елизавета Боярская, Сергей Безруков, Андрей Мягков, Барбара Брыльска, Юрий Яковлев, Виктор Вержбицкий, Валентина Талызина
Россия, 2007, 130 мин.
Накануне Нового года Константин Лукашин (Константин Хабенский) приходит в баню раньше отца, и Ширвиндт (играющий, судя по репликам, не себя, а Буркова), напоив, отправляет его в Петербург. Там Лукашин-младший просыпается, как положено, в квартире Нади-младшей (Елизавета Боярская) на 3-й улице Строителей. Квартира по-прежнему обставлена с советской тщательностью, но слегка облагорожена прошедшим евроремонтом.
Про героев мы знаем — благодаря тому, что Ширвиндт почему-то считает необходимым лишний раз напомнить об этом Константину, — что тот рожден в несчастливом браке Лукашина и Гали, а Надя — дитя не менее кратковременного и прискорбного союза Нади и Ипполита.
На пороге немедленно появляется Ираклий (Сергей Безруков), менеджер некой сотовой компании, которая заставляет сотрудников ходить в шарфах пчелиной расцветки. Пока, впрочем, на Ираклии костюм, лиловый галстук и мобильная связь в ухе — последнее обстоятельство, во-первых, характеризует его как человека недостаточно душевного, а во-вторых, открывает путь водопаду комических реплик.
Ираклий намерен сделать Наде предложение под бой курантов, но мгновенно протрезвевший и сориентировавшийся Константин понимает, что Надя не будет счастлива с Ираклием, а будет с ним, Константином.
Тем временем Лукашин-старший (Андрей Мягков) вылетает спасать сына, а пришедшая к дочке Надя-старшая (Барбара Брыльска) делает вид, что не хочет его видеть. Появляется также Талызина — и сообщает, что Ахеджакова переехала в Израиль.
Израиль — о’кей. Хоть какая-то определенность. С героями, которые на экране, сложнее: единственный понятный — Ираклий; приехал из Владика, делает карьеру — чего тут непонятного (пользуясь случаем, хочется передать привет целевой аудитории). А вот чем занимается Надя, кто она вообще такая? Учится, работает? Добрая, злая? А Константин? Вроде доктор тоже — но вроде он про это наврал (и даже как ожоги лечить, не знает). За тридцать человеку — чего не женат? А почему ребята в родительских квартирах живут — а те где? Надя-старшая — она что последние тридцать лет делала? На учительской пенсии сейчас? Бюджетник? Выглядит неплохо для бюджетника. А Лукашин? Раз квартиры снова одинаковые, у них тоже, значит, евроремонт был. На какие шиши Лукашины сделали евроремонт?
Это я не придираюсь — правда интересно ведь! Не чужие ж люди, в конце концов. Но нет, чужие, чужие. Им ни слова не дают сказать человеческого. Брыльска хлопает ресницами, прическу поправляет — хорошо выглядит, и точка. У Мягкова в глазах пустота и ужас какой-то равнодушный — как во «Вторжении похитителей тел». У него даже монолог есть один — про счастье, с цитатами из классики. Не помню: типа любовь — не вздохи на скамейке. Хочется под землю провалиться. Ипполит вот зато не подкачал: брезгливое недоумение на лице Юрия Яковлева наигранным не кажется совсем.
С молодежью проще. Хабенский просыпается с похмелья, видит — телочка симпатичная, начинает разводить. Пошловато получается — ну так по-другому не научены; зато эффективно. Боярская бы, кажется, и сыграла чего-нибудь — но играть нечего; ладно, отметим блеск для губ. Безруков старается, но он человек-бутерброд: кроме шуток, полфильма проводит в большом желто-черном шарфе, а когда попадает в аварию на своей японской машине и ломает нос, появляется со словами вроде «А на другой бы вообще насмерть разбился».
После «Дозоров» казалось, что Бекмамбетов, возможно, и правда такой потенциально западного замеса режиссер — а что выходит пока кривенько, ну так бюджеты не те, развернуться не получается. Теперь совершенно понятно, что изобретательная — со спецэффектами — реклама майонеза (каковой, в принципе, новая «Ирония» и является) — это и правда его потолок. Что он не чувствует базовых для профессионала вещей — в первую очередь ритма. Не понимает, что бывают сцены, где короткий монтаж — неуместен, что спецэффекты а-ля телевизионная заставка иногда выглядят дико. Что стремление ежеминутно «делать красиво» (в понимании Первого канала) превращает его фильм в самопародию. Что когда-нибудь эти телереформаторы отечественного кинематографа будут гореть в аду — за свой подмигивающий майонез и пивасик, за евроремонт и «живи на яркой стороне», за «Красную стрелу» и кремлевские звезды, за пьяного Ефремова в шубе Деда Мороза, за эти свои идиотские старые песни о главном.
Должен оговориться, что идея продолжения «Иронии судьбы» вовсе не казалась мне кощунственной — напротив, вполне остроумной. Во-первых, шаткие взаимоотношения героев и полуоткрытый финал рязановского фильма позволяли закрутить комедию ошибок при появлении детей еще туже, превратить действие в этакий французский водевиль: вполне, в сущности, достойный новогодний жанр. Во-вторых, открывалось широчайшее и совершенно непаханное поле для какой-никакой рефлексии по поводу слома времен: где, как не здесь, выяснить наконец отношения с совком, столкнуть поколение салата оливье с поколением суши, поколение супругов Никитиных с поколением Сергея Шнурова.
Нет, дудки — Хабенский возьмет гитару и исполнит «Если у вас нету тети». Какой конфликт поколений? У нас согласие и примирение. Другое время? Да вот же оно: мобильный телефон в ухе, национальный лидер по телевидению. А что, еще что-то изменилось?
Может быть, и нет.
Комментариев нет:
Отправить комментарий